Пространство Клебанова

История выпускников 2-й школы, которые думали, что никогда не попадут в Париж...

БОРИС КЛЕБАНОВ – математик и занимается такими сложными вещами, что описать их здесь абсолютно невозможно. Это одно из направлений топологии – науки, изучающей фундаментальные свойства объектов. Солженицын устами своего героя назвал ее «стратосферой человеческой мысли». Борис говорит: когда он пишет очередную научную статью, то думает, что ее прочтут всего несколько десятков человек в Америке, несколько – в Англии, несколько – в Японии... Кстати, в этом узком кругу он известен и уважаем, японцы даже ввели в официальный научный обиход понятие – «пространство Клебанова».

А еще он говорит, что, когда выбирал в детстве специальность, не очень-то думал о будущем, в том смысле, что оказался не слишком практичным: найти в свое время в СССР место, где в качестве основной работы можно заниматься теоретической математикой, было очень трудно. Но зато теперь его выбор, наоборот, кажется удачным: ему не требуется дорогой аппаратуры, реактивов, крупных денежных вложений - только «голова да ручка», да еще компьютер в качестве средства связи с остальным миром.

Возможно, поэтому Борис Клебанов сейчас живет и трудится в России – один из немногих бывших своих одноклассников, выпускников знаменитой 2-й московской физико-математической школы. В 1972 году перед последним звонком он задал им один и тот же вопрос: «Как ты думаешь, кто-то из нас когда-нибудь попадет в Париж?» Ему отвечали, что им издевается и что такого просто не может быть. Никто из них тогда, больше 25 лет назад, не мог даже представить себе этого.

– Удивительно, но сам я почему-то был уверен, что все-таки однажды попаду в Париж, хотя при этом считал, что всю оставшуюся жизнь проживу при советской власти, – вспоминает Борис Клебанов. Рассматривая фотографию школьного выпуска, он рассказывает о своих одноклассниках. Им теперь под 45, и большинство из них преуспевает в разных науках – математике, физике, биологии, химии. Есть среди них человек, который переводит тексты с английского на иврит, есть и чемпион по бриджу. Обосновались они в разных точках планеты – от Австралии до Америки. Правда, никто почему-то не живет в Париже, но и в России остались немногие.

Альма-матер

ДЛЯ НИХ это не университет или институт, а школа. В 60-70-е годы 2-я физико-математическая была достопримечательностью Москвы. По многим причинам. Кто-то из выпускников на первое место ставит высочайший уровень преподавания профилирующих предметов. Действительно, в школе были два параллельных курса математики: один «по программе», а второй – по высшей. И преподаватели были экстра-класса: некоторые работали еще и на мехмате МГУ или в других вузах, приводили в школу своих аспирантов читать лекции или вести факультативы. Вспоминают профессора Левина, который был учеником крупнейшего английского математика Годфри Харди и до 1934 года работал в Геттингене, а после возвращения в СССР подвергался гонениям. В 60-е он преподавал одновременно во 2-й школе и в МГПИ, где читал свои лекции по математике на английском, немецком и французском – его просили об этом преподаватели иностранных языков.

Можно назвать и других учителей, и не только по математике или физике. В этом и состояла другая особенность 2-й школы: почти каждый преподаватель говорил, что эта школа – с уклоном в его предмет. Рассказывают, что учитель русского языка за любую ошибку заставлял ученика делать упражнения из Розенталя, из курса поступающих на журфак. Учитель истории, говоря об Октябрьском перевороте, разъяснял роль Троцкого, а по субботам читал дополнительный курс русской и советской поэзии, который расходился по Москве в магнитофонных записях. Выпускники 2-й школы разных лет могли бы продолжить этот ряд и рассказать гораздо больше (надеемся, что они еще сделают это на страницах «Общей газеты»). Нас же сейчас интересует судьба выпускников конкретного класса, которая во многом уже в те школьные годы была предопределена – несмотря на их искреннее неверие в возможность однажды оказаться в Париже.

Проблемы начались сразу после окончания школы. Многие не смогли поступить в престижные вузы – и прежде всего в МГУ – из-за «пятого пункта», хотя излишне говорить, что их подготовка была вне конкуренции. Их разбросало по узкопрофильным техническим институтам. Но часто даже в вузах, которые высоко котировались в 70-е годы, выпускникам 2-й школы было скучновато.

– Я думаю, что слишком «мелкими» оказались для многих из нас места дальнейшей учебы, а уж тем более – работы, по сравнению с тем высоким потенциалом, который уже был задан, – считает Борис Клебанов. – Получив прекрасное образование, мы в течение многих лет не могли себя полностью реализовать.

Сам он сумел поступить в университет и окончить аспирантуру на мехмате, но, как уже было сказано, это лучшее математическое образование не могло быть тогда востребовано в полной мере. Найти подходящую работу долго не удавалось.

Первая была в московском филиале геологической партии с центром в городе Петушки. Потом кое-что получше - в академическом Институте высоких температур, но тоже далеко от высшей математики. Приходилось все время переучиваться. И только через несколько лет удалось устроиться преподавателем на кафедру высшей математики в одном из вузов. Потом началась перестройка: стажировка и работа в Великобритании. Теперь Борис занимается, помимо научных исследований, проведением в России международного математического конкурса «Кенгуру» -когда школьники в разных странах в определенный день решают одинаковые задачи.

Он в целом доволен ходом своей жизни, как, впрочем, и многие его однокашники, которым удалось после долгих мытарств в конце концов достигнуть многого.

10 «В» класс, выпуск 1972 года (первый слева в нижнем ряду –

Игорь Шпарлинский; второй ряд снизу:

первый слева - Михаил Голосовский. рядом с ним – Борис Клебанов)

На арабских территориях и в университете в Сиднее

ИНФОРМАЦИЮ об Игоре Шпарлинском – гражданине Австралии, работающем в университете в Сиднее, известном специалисте по теории чисел, награжденном медалью Австралийского математического общества, авторе множества книг, – легко удалось найти в Интернете. Его домашний сайт составлен не слишком официально, весьма оригинально, а местами резко, и дает не только профессиональные сведения о хозяине.

«Не люблю: бесконечные заседания, прохаживания по лужайкам и галстуки. Люблю: собак, пиво – немецкое, но не австралийское (извините, друзья), путешествия – куда угодно в любое время», – сообщает о себе сегодня человек, который когда-то не мог даже мечтать о загранице.

На вопросы редакции, посланные по электронной почте, он ответил в тот же день, но предельно кратко, хотя очень точно:

«После института у меня была работа в «хорошем», как считалось, месте, правда, ничего общего не имевшем с математикой. Зарплата была смешной даже по советским стандартам, но все же это был академический институт – другие выпускники устраивались гораздо хуже.

Вы спрашиваете о трудностях с финансированием: так тогда вопрос вообще не стоял, возможно, в этом и была главная проблема – почти никто не испытывал трудностей с финансированием. Это теперь они у меня есть. Вынужден бороться за гранты: иногда выигрываю, иногда терплю поражение. Так и должно быть».

По поводу эмиграции из страны: «Уехать решил в 1989-м – для меня это был конец всех возможных и невозможных иллюзий, что в России что-нибудь изменится (извините, ведь вы все еще там). В 91-м поехал в Австралию на 2 месяца, потом мне посоветовали ходатайствовать о постоянной работе. Получил ее 6 месяцев спустя. С тех пор я в Сиднее – конец истории. Школьных друзей встречаю повсюду, даже здесь, в Австралии».

Одноклассник Игоря физик Михаил Голосовский, который преподает и проводит исследования в университете в Иерусалиме, а живет неподалеку – в еврейском поселении на арабских территориях, – в своем письме более подробно анализирует свое советское прошлое:

«После долгих поисков я устроился работать – не удивляйтесь – в Северный речной порт в Москве программистом. По правде говоря, я совершенно не знал программирования, но, видимо, достаточно знал английский, чтобы походить на программиста. Весной 1987 года получил разрешение на выезд в Израиль. Это было только самое начало перестройки, большинство людей в России еще боялись общаться с теми, кто эмигрирует. Но работники Северного порта были удивительно добры и великодушны, они даже пообещали принять меня назад, если я в Израиле не найду работу. Они просто не могли представить, чем можно заниматься в стране, где нет ни одной транспортной реки.

Я сознательно выбрал именно Израиль (а, к примеру, не США, где одно время работал в Стенфордском университете) и счастлив здесь. Моя жена работает Медсестрой в клинике. Две наши дочери родились еще в СССР, одна – здесь, а совсем недавно появились на свет двое близнецов. Здесь, неподалеку, живут школьные друзья – целая группа выпускников нашей школы и других физико-математических – 7-й и 57-й. Многих других я встречаю в Америке, когда оказываюсь там, – особенно в Бостоне или Калифорнии».

Круговая порука

ОБА ОНИ считают, что именно благодаря учебе во 2-й школе чего-то добились в жизни.

«Этот опыт оказался куда более ценным, чем институтский, – пишет Михаил Голосовский. – Солидная математическая база, широкие знания по физике, потрясающий курс по химии,  переключивший мой интерес с пиротехники на настоящую науку, знакомство с «Мастером и Маргаритой», очень логичный курс литературного анализа. Я могу бесконечно говорить об этом...»

Шпарлинский краток: «Поверьте, я гораздо более циничен, нежели сентиментален, но могу сказать, что достиг всего только благодаря учебе во 2-й школе и ее учителям».

О том, что это не пустые слова, можно судить по совершенно потрясающей истории с бывшим директором Владимиром Федоровичем Овчинниковым. Несколько лет назад он серьезно заболел и понадобилась срочная операция на сердце. Вот текст письма, которое одновременно получили несколько сотен адресатов – бывших учеников 2-й школы:

«Дорогой друг,

Есть возможность организовать такую операцию в Гейдельберге. Профессор Кюблер согласился сделать ее бесплатно. Но остается еще плата за пребывание в клинике - $22000. Попробуем собрать эти деньги».

Через некоторое время, в марте 1996 года, еще большее число электронных адресатов получили всего несколько слов: «Овчинников снова в Москве, он чувствует себя хорошо. С наилучшими пожеланиями, Сергей Львовский (вып. 1973)». Перед этой короткой фразой – бесконечная линия адресов тех, кто помог своему директору. Деньги шли в Гейдельберг отовсюду: Аризона, Чикаго, Огайо, Бонн, Оксфорд, Иерусалим, Сан-Франциско, Бостон... Москва встречалась очень редко.

Борис Клебанов, 27 лет спустя...

Другие школьники

ТЕПЕРЬ ее точное название: лицей «Вторая школа». Руководит ею выпускник Александр Ковальджи. Он старается сохранить традиции, да и предшественники тоже пытались это делать. Каждый год в школе собираются выпускники, те, кто оказывается в тот момент в Москве. Некоторые выпускники сами преподавали в школе, некоторые – отдали сюда своих детей. Здесь по-прежнему прекрасная физико-математическая подготовка, и в каком-то смысле сегодня такая школа – бесплатный путь в университет,  потому и конкурс высокий.

Но времена изменились, изменилась и атмосфера. Изменились и ученики: стали более прагматичными, точно знают, чего хотят, и лучше ориентируются во взрослой жизни.

Кстати, большинство нынешних старшеклассников заявляют, что не останутся в России. Они так же искренни, как и их предшественники 27 лет назад. Но жизнь очень неожиданна. Те ведь ошиблись с Парижем.

Елена КОКУРИНА